Виктор ЧУЛКОВ

Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает Мадонну Рафаэля,

Мне не смешно, когда фигляр презренный

Пародией бесчестит Алигьери.

(А.С.Пушкин, «Маленькие трагедии»)

Наша крайне своеобразная действительность со всеми ее «боди-артами» и «перформансами» не ведающих и хорошо ведающих, что творят, все чаще заставляет меня вспоминать слова пушкинского Сальери, вынесенные в эпиграф этой заметки.

Приписав Сальери убийство Моцарта (как там было на самом деле, никто не знает), Пушкин закрепил в нашей культурной памяти: Моцарт – это хорошо, это новатор, полетом творческой фантазии разрушающий обветшавшие догмы, а Сальери – это плохо, это консерватор, который приносит живую жизнь в жертву мертвому параграфу.

Оставим до других времен разговор о том, что в самОм пушкинском шедевре все не так просто и очевидно.

Обратимся к другому. Если Сальери – убийца Моцарта, значит ли это, что Сальери неправ в любом своем высказывании? Думаю, что нет.

У Сальери (как и у Моцарта, но речь сегодня не о нем) есть четкие представления о высоком и низком, о дозволенном и запрещенном, о пределах, выходить за которые не позволено никому. Плохи или хороши, правильны или нет эти представления, в данном случае значения не имеет. Довольно того, что они есть. И эти представления дают Сальери возможность отличить Рафаэля от «маляра», Данте от «фигляра», а Моцарта от слепого «скрыпача». 

Культура была и остается единственным оправданием существования человека, единственной надеждой человека на то, что он способен сохранить в себе замысел Творца, пока она – культура – способна делать актуальными инструменты различения. И важнейшие среди них – запреты и стыд.

Нельзя (стыдно) пачкать «Мадонну Рафаэля», нельзя (стыдно) бесчестить «Алигьери», как нельзя (стыдно) смеяться над наготой отца и нарушать заповеди, какими бы замшелыми они ни казались.

Нельзя (стыдно) потому, что именно их присутствие в нашей жизни, их регулирующие функции защищают нас от одичания.

Да, отдельному человеку трудно, а часто и невозможно придерживаться этих запретов в полном объеме. Да, отдельный человек может обойтись и без них, а по мере развития «цивилизации» и попробовать утвердиться на их попрании.  Но пока он помнит об этих запретах, пока ему стыдно за их нарушение, не все потеряно.

Ситуацию спасают государство и общество, если они действительно ориентированы на человека. Если они объединены идеями гуманизма, понятого как воспитание/поддержание/стимулирование человеческого в человеке и как сдерживание, ограничение, пресечение возможностей для высвобождения в человеке дикаря.

Увы, государство и общество (и не только наши) все реже и неохотнее исполняют эту свою родовую обязанность. И тем самым способствуют размыванию границ между «можно» и «дОлжно» в пользу «можно».

Так мы оказываемся перед дилеммой: усилить регулирующую роль культуры (и здесь не обойтись без вмешательства государства и общества) ради спасения человека в человеке или отказаться от нее и позволить человеку возвести себя в высшую ценность, то есть окончательно и бесповоротно отказаться быть «образом и подобием» своего Творца.