Передвигаюсь по городу я в основном на общественном транспорте. Недавно стала свидетелем одной сцены. Подобные инциденты, скажу сразу, сплошь и рядом, потому, считаю, вопрос уже давно назрел.
В общем, наблюдала я, как мужчина в изрядно подпитом состоянии долго не мог войти в салон трамвая. Хотя войти, наверное, звучит громко.
Затянувшиеся усилия нажравшегося в дымину вскарабкаться на подножку трамвая были исполнены безысходностью. Пассажиры терпеливо ждали…
Кондуктор — женщина зрелого возраста и пышной наружности, некоторое время спокойно, уткнув руки в бока, созерцавшая процесс из распахнутых дверей, вдруг железно скомандовала водителю: «Коля! Жди! Там человек… не может войти». Человек…
И Коля ждал послушно, беспрекословно, как и все пассажиры.
Человек тем временем с каждой секундой все больше разлучался со своим человеческим обличием.
Вздевание в очередной раз ноги с инстинктивным стремлением нащупать ступеньку закончилось наконец падением на платформу. Человек не сдался. Еще раз прицелиться на подножку трамвая он покусился уже из положения полуприседа, но тоже тщетно.
Толпы в салоне не было, но всё же вагон был не пуст — все сидячие места, во всяком случае, были заняты.
Увидев, что человек сам уже «не справится», почти вся мужская половина пассажиров трамвая, не раздумывая, ринулась ему на помощь.
Одни усердно втаскивали его в вагон под ручки, придерживая ножки и дурную голову, другие, выражая сочувствие, отряхивали пальто и брюки от снега. Самый ответственный помчался догонять чернобурку, укатившуюся от хозяина на проезжую часть, чуть ли не бросаясь под колеса автомобилей. Водители, посчитав за честь, учтиво притормаживали перед этим замызгавшимся, скатавшимся в вихры подобием головного убора. Совместными усилиями, не без веселья и бахвальства, пусть и подавляемого, пассажира таки в трамвай втащили. Управились быстро.
Кондуктор дала Коле отмашку, и «телега», уже поджимаемая следом идущими трамваями, наконец тронулась.
Тут же место товарищу, как пить дать, метнулся освобождать субтильного телосложения добропорядочный мужичок с котомками, годов под шестьдесят, но уже скорчившийся в позвоночнике от старости. Услужливым движением он оторвался от сиденья (не без боли — от резкого поднятия), выпрямился во весь рост, развернулся и тут же безмолвно повис на верхнем поручне. «Ему-то нужнее», — должно быть, решил он для себя.
Пристроив свой зад, медвежеподобный пассажир даже не попытался с кем-либо объясняться. Да и не смог бы это сделать, как все нормальные люди. Судя по его моторике и покосившимся мускулам на лице, он вообще слабо осознавал, что с ним в данный момент и на данных координатах местности происходит. Он не вспомнил о том, что неплохо было бы оплатить проезд или раскинуть жест благодарности в адрес своих внезапно нарисовавшихся «товарищей». «Товарищи», собственно, хвалебных реверансов особо и не ждали. Они все еще упивались чувством собственной «благородности» и «всесилия», нашедшим выход в неожиданно подвернувшемся случае.
На вопрос кондуктора хоть о примерном месте в городе, где кто-то мог бы ожидать столь «ценный груз», а по-простому — где его высадить, «особенный» пассажир что-то раздраженно промычал и тут же провалился в сон, уронив свою голову с мокрыми прядями на впереди сидевшую женщину. За какие, собственно, выдающиеся достижения его удружили такими «льготами»? За какие провинности женщин, детей и стариков заставили это «кушать»?
Полную невменяемость, отказ платить кондукторша оставила без внимания. Просто простила. Забыв о том, как нещадно иной раз скалится на других «безбилетников» и что завещали всем правила проезда общественного…
Салон тем временем заполнился невыносимым, пронзительным запахом перегара от крепких напитков. Уткнувшись, зарывшись носами в шарфы, пассажиры… мирились, терпели, ехали дальше. Водрузилось молчание, молчание выходного дня, нарушаемое только стуком железных колес и стонами заблудившегося гипериона.
«Что такое с дядей?» — спросила маму маленькая девочка, ерзавшая у нее на коленях. И вместо того, чтобы открыть дочери правду и по заслугам наградить едущее по соседству «разомлевшее тело» причитающимися эпитетами, нагнувшись над ухом ребенка, мать кротко прошептала: «Дядя болеет». «Че-е-е-м?!» — тут же переспросила удивленная девочка. «Голова болит у дяди…» — ответила мама и даже не задумалась, какой образец невзыскательности вложила в голову своему ребенку.
Никто и не подумал здраво разозлиться на того парня, от души ему вмазать. За источаемый им «аромат», за наплевательское отношение к окружающим, за халявный проезд, за пасторали бархатной жизни. А если кто и подумал, то безропотно проглотил.
Я сошла на следующей остановке и озадачилась: а к чему хорошему может привести такое «медвежье братство»? Самих людей, пренебрежение сносящих «в тряпочку», весело заглушая его бравадой о мужской «солидарности». Солидарны-то они с чем? С таким вот членом общества, себя не помнящим. Да и самому этому «члену общества» от такой овечьей угодливости какое счастье?