Недоступность медицины в Удмуртии я ощутила на собственной семье: тяжелобольного отца, инвалида, которому в сельской местности не смогли оказать действенную помощь, при этом не удосужились направить к специалисту в республиканскую больницу, я отвела на прием к платному врачу одной из частных клиник в Ижевске. Назначенное там лечение моему родителю помогло, но разговор не об этом. Из кабинета платного доктора папа вышел, едва ли не сияя от оказанного его здоровью внимания. При этом я узнала, что этот врач в частной клинике работает только полдня. Остальное время — в обычной, государственной. Возникает вопрос: так ли она обходительна и дотошна в выборе лечения с бесплатными пациентами?
Начнем с того, что у платного врача мой отец пробыл почти час. Как он мне потом рассказал, доктор изучила от корки до корки всю историю его болезни, поинтересовалась, какими препаратами его уже лечили и какие из них были действенными. В большом списке назначений маркером выделила лекарства, обязательные к применению, в отдельный столбик выписала те, что назначены в порядке рекомендации, но необязательны. Третий список составила из тех таблеток, которыми можно заменить дорогие препараты.
На следующий день после приема врач позвонила мне, как лицу, указанному в карточке для экстренной связи, и спросила, все ли назначенные препараты приобретены и соответствуют ли они прописанной дозировке.
Каково же было мое удивление, когда неделю спустя врач снова связалась со мной, чтобы узнать, не стало ли ее пациенту хуже. Спустя еще семь дней опять звонок — на этот раз доктора интересовало, есть ли заметные улучшения. В четвертый раз врач позвонила, когда истекал срок приема назначенных таблеток, и проинформировала, что, если их отмена приведет к изменениям в состоянии, лечение нужно продолжить.
Основы менеджмента мне знакомы, и я понимаю, что звонки врача скорее продиктованы стремлением «подсадить нас на крючок» и добиться, чтобы мы снова пришли к ней на прием, тем не менее в течение этого месяца доктор корректировала дозировки, предупреждала о том, как организм может отреагировать на те или иные препараты, — словом, оказывала психологическую поддержку пациенту, что, согласитесь, весьма немаловажный элемент в лечении.
И тогда я задумалась, почему врачи государственных поликлиник, ну или хотя бы медсестры, прикрепленные к этим докторам, не могут звонить своим тяжелобольным пациентам и интересоваться, помогает назначенное лечение или нет. Потому что, если пациенту не становится лучше, он предпочтет подождать в надежде на результат или прибегнуть к самолечению при помощи Интернета, чем снова прийти в медучреждение, отстоять очереди в регистратуру и на прием.
Вопрос об этом я задала знакомому участковому терапевту, который сначала посмотрел на меня как на существо с другой планеты, а потом выдал ожидаемый ответ.
«Предполагается, что должен быть какой-то патронаж тяжелобольных людей, находящихся на амбулаторном лечении, — согласился терапевт. — Но нам за это не платят, и у нас нет на это времени. Даже участковой медсестре некогда обзванивать пациентов».
Вот и получается, что заболевший человек, обращаясь в госполиклинику, попадает не на прием к врачу, а на медицинский конвейер, где по стандартам измеряют давление, пульс, а в медкарте пишут «живот мягкий, без изменений, слизистые в норме», при этом даже не спросив, болит ли живот, и не заглядывая в горло.
Лечение назначают тоже стандартное — не утруждая себя поинтересоваться альтернативными препаратами или медикаментами нового поколения.
Я припоминаю, что однажды мне выписали больничный, но, поскольку я тогда работала сама на себя, в этом документе не было нужды. Выздоровев, я не сообщила об этом лечащему врачу, так как не было возможности тратить время на очереди в поликлинике. Спустя несколько дней мне позвонила медсестра, но не для того, чтобы поинтересоваться моим здоровьем, а чтобы высказать претензию, мол, у меня незакрытый больничный и у нее теперь проблемы с отчетностью.