Заслуженный артист России, народный артист Удмуртии, гениальный актер, главный кукольник и Дед Мороз в одном лице Александр Мустаев казался нам персоной неуловимой. Особенно во время предновогодней суеты. Но получилось, что напрасно. Александр Гаевич с радостью согласился стать героем нашей рубрики «Стиль жизни» и рассказал корреспонденту «ДЕНЬ.org» о спектаклях, совершивших переворот в сознании ижевского зрителя, письме с интервалом в тридцать лет и начальнике цеха, верящем в чудо.
Предновогодняя беседа с актером состоялась в самой «аудиенции» Деда Мороза в перерывах между ёлками. Нарядное оформление создавало почти что сказочную атмосферу для интервью.
— Вы сыграли более ста ролей. Каким образом удается перевоплощаться в такое количество персонажей и между ролями не потерять себя настоящего?
— Как я рад, что вы начали интервью не с вопроса о моей роли Деда Мороза (смеется). Понимаете, в преддверии Нового года журналисты так часто приходят с подобной тематикой, что возникает ощущение, будто ни одной стоящей роли за всю мою жизнь больше не было. Ну безумно расстраивает! Но вас, наверное, предупредили? — пристально смерив меня улыбающимся взглядом, продолжает. — Вернемся к вопросу. Если роль хорошая, материал качественный, то однозначно актер в процессе лишь обогащается. Слава богу, на мою долю выпало немало талантливых режиссеров и удивительных по глубине постановок: «Опять они поют», «Пер Гюнт», «Котенок на снегу», «Шут Балакирев», «Записки сумасшедшего» и другие.
— Скажите, в чем заключается искусство актера, умеющего удерживать внимание зала в полуторачасовом спектакле-монологе, к примеру, в названных вами «Записках сумасшедшего»?
— Ну, в «Записках сумасшедшего», во-первых, мне помог сам Николай Васильевич Гоголь, во-вторых, режиссер Федор Шевяков. Знаете, если посмотреть текст произведения, он совершенно несценичный. Его читать-то, прямо скажем, тяжеловато. Поначалу было ощущение, что из затеи может ничего не выйти. Но режиссер сумел сделать сценическое и интересное зрелище, втягивая зрителя непосредственно в глубину и суть постановки. Искусство актера по большому счету заключается в умении пропустить роль через сердце. Только оно дает результат. В итоге на фестивале в Челябинске спектаклю была дана удивительная оценка жюри: режиссер-постановщик данного спектакля получил приз за лучшую режиссуру, а я был удостоен награды за лучшую мужскую роль.
Не менее значимую оценку «Записок сумасшедшего» я услышал от учительницы русской литературы, пришедшей на спектакль со старшеклассниками. Она подошла со слезами на глазах и сказала: «Так боялась, так боялась вести своих учеников на спектакль! Никто литературу читать не хочет, думаю, если они еще и тут разочаруются, вообще мой предмет закинут на всю жизнь». Она сердечно поблагодарила меня «за возрождение любви в ее классе к литературе и к Гоголю в частности».
Гаевич!
Одним из стержневых спектаклей, совершивших переворот не только в сознании Александра Мустаева, но и ижевской публики, стала постановка Ильей Шевцем пьесы «Опять они поют».
— Недавно Илья Шевц отправил письмо на почту театра, — рассказывает Мустаев. — Когда его перенаправили на мой e-mail, я был поражен. Там написано: «Гаевич!» — и после череды восклицательных знаков — «а ведь мы все-таки сделали это не зря. Ты мой Герберт!» Понимаете, вдруг его прорвало спустя тридцать лет! Я готов экран монитора целовать с этим письмом, потому что оно все равно что дыхание молодости. Какими мы были тогда — сильными, смелыми, молодыми, готовы были сутками пахать.
Шевц неимоверно желал поставить эту пьесу, болел ею. Мне пришлось играть роль немецкого офицера Герберта, персонажа умного, образованного, культурного. Человека, который встает на пути серьезнейшего и мучительного выбора, от которого зависела жизнь учителя, давшего ему очень многое. И Герберт решает его расстрелять и расстреливает. Фашистская идеология оказывается сильнее его человеческой составляющей.
Еще перед самой ролью я сомневался в собственных возможностях. Говорю Шевцу: «Мы зайчиков-белочек играем, не смогу сыграть вашего Герберта». Шевц проницательно взглянул на меня: «Сможешь. Будем». Поставил. Знаете, что было? Ижевская публика открыла для себя совершенно новый театр кукол, умеющий ставить глубокую драматургию, не только «колобочки». Люди ходили по пять-шесть раз, чтобы посмотреть спектакль. А какие обсуждения поднимали! Именно с того момента от нас начали ждать взрослых спектаклей.
Определенно, это письмо будет храниться и перечитываться мною вечно.
Кремлевский Дед Мороз
— Александр Гаевич, пожалуй, в предновогоднем интервью мы все-таки не можем обойтись без темы вашей главной новогодней роли. Скажите, вы давно играете Деда Мороза?
— Да уж с того самого момента, как было построено новое здание Театра кукол. И все-таки роль Деда Мороза — одна из особенных. С самого начала меня привлекло любопытство, а держит, наверное, потребность в пробуждении души. А актеру важно, чтобы душа не засыпала и умела глубоко чувствовать и сопереживать. На каждую новогоднюю кампанию приходится несколько случаев, трогающих за живое.
Порой у меня просто ком в горле. Недавно подходит ко мне мальчик. Спрашиваю по традиции: «Что бы ты хотел загадать?» А он скромно так, робко поглядывая на меня: «Я бы хотел, чтобы выздоровела мама». Я аж на мгновение замолк, прижал его к себе и пообещал, что она обязательно выздоровеет. Думаю, так правильно, нельзя лишать крохотное существо веры. Порой вера сильнее целебных микстур врачей. Понимаете, вот подобное глубоко проникает.
— Всегда хотелось узнать, не дергают ли дети бороду Деда Мороза.
— За это время бывало всякое. Но дети — ни разу. Взрослые — да. Был случай, когда женщина пыталась вырвать волосок. Я говорю в микрофон на весь зал, что бесполезно, я не старик Хоттабыч, я Дед Мороз, желания сбываются только в том случае, если их загадать, прикоснувшись к посоху. Она не растерялась, сразу оторвалась от бороды и бросилась к посоху (смеется).
— А можете вспомнить самую необычную ёлку?
— Определенно, это ёлки, четыре года подряд проведенные мною в качестве Деда Мороза на одном из ижевских заводов. Думаю, быстренько поздравлю и уйду. В итоге я ходил больше трех часов из цеха в цех, давая каждому прикоснуться к посоху. Что вы думаете, смеялись над моим предложением? А вот и нет. Девушки прижмутся к посоху, глазки к небу — понимаю, жених нужен, постараюсь. А парнишки стандартно — машину, жену, деньги.
— Желания не менялись все четыре года?
— Более того, они попросили отменить новую игру. Говорят, нам другая не нужна — посох дай, в прошлом году все загаданное сбылось. Начальник цеха прижался к посоху, загадывал три минуты. По сценическому времени это очень много. Я говорю: «Вы, наверное, за весь завод решили загадать, план выполнить». Он: «Да, да, да». И вновь приник к посоху.
И вот так завод, вроде как взрослые люди, вновь прислонялся к посоху. Я ощущал себя Кашпировским ли, Чумаком ли. Возможно, что среди них были такие, кто относился к происходящему с иронией. Хотя маловероятно, ведь раз в год даже взрослым во что бы то ни стало хочется чуда.
— Вы строгий Дед Мороз?
— Нет, может быть, потому и тянутся дети. Все-таки Дед Мороз многим представляется как некий сильный, могущественный, величественный старец, который может исполнить любое желание. И я всегда играю такого. В Ижевске поначалу шутили — «кремлевский Дед Мороз». Ну и пусть кремлевский, дети в такого больше верят, тянутся.
— В профессии актера очень важно не перегореть. Как вы справляетесь с этим?
— Знаете, меня подпитывает публика своими неожиданно искренними и трепетными порывами. В новогодние праздники особенно. Дед Мороз для детей все-таки до сих пор волшебный, некий нереальный персонаж. За всю новогоднюю кампанию встречается несколько уникальных малышей. Бывает, подойдешь к малышу, прижмешь, и он бежит к маме: «Меня Дед Мороз обнял!» Тогда понимаешь, что ты им вроде как нужен. А это дорогого стоит.