Юбилейный фестиваль искусств «На родине Чайковского» продолжил концерт примы Московского театра оперетты Наталии Мельник и Даниила Крамера. Ритмическую базу под сопрано и фортепиано в программе Viva, Kalman! «подложил» импозантный контрабасист Сергей Васильев. В ударном трио артисты со вкусом «одели» арии из популярных оперетт и мюзиклов в модный джазовый «костюм», а, спустившись со сцены, в эксклюзиве для «ДЕНЬ.org» поведали о «решениях истории и народа», о «маленьких нейгаузятах» и о том, чем современная большая опера отличается от оперетты — своей «младшей сестры».
«Пятерка» Кальмана и две «соседки по номеру» Моцарта
В «валовом производстве» оперетт Имре Кальман написал 17 «штук», и пять из них получили широкую известность у публики. В эту великолепную пятерку вошли «Королева чардаша» (или иначе «Сильва»), «Баядера», «Марица», «Принцесса цирка» и «Фиалка Монмартра».
Получалось, что каждая третья оперетта этого венгерского композитора, родившегося в еврейской семье торговца Карла Коппштейна, попадала в мировой топ, и это был очень высокий коэффициент полезного композиторского действия.
— У Чайковского было написано три фортепианных концерта, но пианисты в основном исполняют первый, — Даниил Крамер откликнулся показательным примером на «пропорцию» Кальмана.
— А у Бетховена написано всего три симфонии — третья, пятая и девятая! — абсолютно к месту Наталия Мельник вспомнила шутку об «эффективности» творчества величайшего немецкого композитора.
— Только история решает, что народ выберет своей любимой музыкой, — как-то очень грустно произнес пианист. — Самая первая опера Моцарта «Бастьен и Бастьенна» оказалась ценной лишь в качестве истории борьбы за немецкую оперу. Хотя я слушал этот зингшпиль (опера с разговорными диалогами — здесь и далее. — Прим. авт.) и скажу, что он классный! Ну, не пошла эта опера, и ее нельзя сравнивать по популярности с «Дон Жуаном». То же самое произошло с сонатами и концертами Моцарта. Его детские концерты — 12-й или 13-й — публика принимает так, словно горячие пирожки сметает с лавочки. Люди хотят их слушать снова и снова. Видимо, есть в них нечто такое, что композитор «сумел поймать», или сделать так, чтобы это «поймала публика». Другой пример — популярность «Юпитера» (41-я симфония Моцарта) я не сравню с популярностью 40-й симфонии. Они разные! Первая часть Сороковой симфонии заставляет людей плакать, а блестящая 41-я этого делать не заставляет, и по проценту исполнений она уступает своей «соседке по номеру». Почему? Да бог его знает почему?! Так решили опять же народ и история…
Без кумиров и без «разрушения пирамид»
Интересно, что в музыкальной академии в Будапеште Имре Кальман учился вместе с Белой Бартоком. Однако в музыке однокашники пошли по совершенно разным дорожкам.
Новатор Барток искал и нашел собственный композиторский язык, а Кальман, наоборот, потерпел неудачу в симфоническом сочинении.
Тем не менее именно обращение к оперетте помогло Кальману стать «выдающимся сыном венгерского народа».
— Ничего удивительного в разных судьбах двух одноклассников я не вижу, — высказался Даниил Крамер. — Моему брату «слон на ухо наступил», а я музыкант. Зато он поэт, а у меня со стихами проблема. Поэтому учеба в одном классе Кальман и Бартока еще ни о чем не говорила. Мастерство педагога как раз и состоит в способности по-разному раскрывать таланты своих учеников. В свое время Генрих Густавович Нейгауз — мой «дедушка» по школе — учитель моего учителя, говорил: «Ни за что не хочу выпускать из своего класса маленьких "нейгаузят"!»
— Самое смешное, что многие консерваторские педагоги этих слов не слышали. Одна пианистка откровенно признавалась мне, что «сбежала из консы», потому что ее учительница поминутно восклицала: «А вот Генрих Густавович Нейгауз здесь сыграл бы иначе».
— Еще две тысячи лет назад мудрые люди говорили о том, что не надо сотворить себе кумира. Я не боготворю учителей, но для меня существуют педагогические ориентиры, среди которых есть и Генрих Густавович Нейгауз, и мой педагог Евгений Яковлевич Либерман. При этом я всегда старался видеть то, что могу сделать сам, и видеть то, что могу посчитать ошибкой великого педагога. Даже Бог оказался непревосходен и раскаялся после Великого потопа. Так написано в Библии! И чего же нам тогда обожествлять человека? При этом те, кто «создают себе кумиров» и воспитывают своих учеников, тоже нужны. Потому что они создают «гумус», который «держит хрестоматию» и из него способно вырасти «что-то другое». Люди, дрожащие над канонами, не так уж плохи. Они никогда не будут «вершиной пирамиды». Но это и не нужно. Пирамида не состоит из одной верхушки. Она состоит из широкого фундамента, большой середины и лишь из очень маленькой вершинки. Но эта вершинка никогда не станет вершинкой без слоев, на которых она установлена, которые «держат хрестоматию» и «дрожат над канонами». Так что давайте не будем заниматься «разрушением пирамид»!
Оперетта не будет раздеваться
Если в классической музыке пока до деструкции «пирамид» дело не дошло, то в классической опере каноны рушат давно и со странным кровожадным аппетитом.
— В какие только современные «одежды» сегодня не одевают оперу, — не успел закончить фразу наш репортер, как Наталия Мельник молниеносно и метко отреагировала.
— Во многих оперных театрах, скорее, оперу уже не «одевают», а «раздевают». И там это считается нормальным, — усмехнулась сопрано. — А у нас в театре, несмотря на то, что оперетта — это жанр о любви, все эти интимные вещи «в догадках». Не случайно в советские времена оперетта оставалась самым сексуальным жанром на сцене. Публика охотно шла в оперетту, где были «сказки для взрослых», загадки, тайны, женская красота, обнаженные спины, канкан и намеки, тогда как опера выглядела излишне статичной. И если сегодня в оперных театрах прогулки по сцене topless и стриптиз становятся обыденностью, то в Московском театре оперетты мы не разденемся никогда и не пойдем на поводу у «непонятной» режиссуры. Это кредо и политика нашего театра. Недавно встречаю в столице одного молодого театрального режиссера, который бежал по улице довольный и держал подмышкой «горячий» еще клавир одной из опер Доницетти. «Вот, дали ставить!» — восхищенно промолвил этот режиссер. «Прошу тебя, поставь ее в классическом варианте», — говорю ему. «Не могу, — не согласился режиссер. — У меня указание свыше ставить вот так», — сказал и левой рукой через голову потянулся к правому уху.
— Как хорошо, что оперетта остается островком консерватизма, — вздохнул Даниил Крамер и добавил: — А может быть, я просто старею? Нет, конечно, суть не в том. Просто сегодня мало кто из театральных режиссеров может понять, что такие вещи «с ног на голову» надо делать редко и крайне убедительно.
Пианист одного голоса — инструментального
Еще в своем харьковском детстве, делая первые опыты в музыке, маленький Даня Крамер успешно пел в хоре, и, доехав в очередной раз до Ижевска с вокальной программой, пианист получил заключительный нынче и закономерный вопрос, вызревавший у обозревателя «ДЕНЬ.org» очень долго.
— Когда-нибудь вы споете со сцены?
— Никогда и нигде, потому что в пении мой голос не выполняет того, что я от него требую, — хочу спеть одну ноту, а он поет другую, — честно ответил музыкант и спросил у профессиональной певицы: — Наташ, как это правильно называется?
— Отсутствие координации, — Наталия Мельник вынесла четкое вокальное заключение.
— Точно! Я не могу управлять своим голосом. Хотя в хоре я был солистом, первым сопрано, но все мои вокальные таланты грохнулись вниз в подростковом возрасте, когда в организме шла гормональная перестройка. При этом у меня абсолютный музыкальный слух, и все мое управление находится в руках…
На затравку заметим, что через сезон в своем абонементном цикле Даниил Крамер собирается провезти по России Криса Роба — известного темнокожего фанк-соул-мульти-инструменталиста и композитора, а уже в следующем сезоне организует гастрольный тур по стране боевого афроамериканского саксофониста Винсента Херринга.
— Но если у Ижевска на них «денег не хватит», то мы проедем мимо вас, — пошутил маэстро.