Александр Поскребышев

 

Главной программной тенденцией 59-го музыкального фестиваля «На родине Чайковского», который сейчас проходит в Удмуртии, стала оркестровая симфоническая линия. В апреле это программное направление открыл концерт Академического симфонического оркестра Московской филармонии под управлением Юрия Симонова, а в мае его разовьют до «состояния тренда» Большой симфонический оркестр (БСО) имени Чайковского под управлением Владимира Федосеева и симфонический оркестр Мариинского театра, за пультом которого творит Валерий Гергиев. В интервью «ДЕНЬ.org» известнейший дирижер рассказал о дисциплине в оркестре, вспомнил о «симфоническом» расколе во времена Перестройки и назвал композитора № 1.

Пора дирижерской зрелости

Говоря о гастролях «симфонии» Юрия Симонова, можно было вывести еще один фестивальный тренд. Во времени. Впервые оркестр Московской филармонии побывал на малой родине Чайковского больше сорока лет назад, когда во главе коллектива работал Кирилл Кондрашин. На закате советской эпохи столичный оркестр приезжал руководимый Дмитрием Китаенко, в современной истории дважды с коротким перерывом московские «филармоники» играли под началом Юрия Симонова.

В начале марта мэтру оркестра исполнилось 75 лет, и эта знаковая в жизни дирижеров дата позволила в эксклюзивном интервью «оттолкнуться» от нее как от стартовой площадки.

Жизненный «знак» в отношении дирижеров — 75-летних юбиляров объясняется тем, что нередко сами маэстро называют свою профессию делом второй половины жизни и вступлением в пору дирижерской зрелости.

— Я согласен с обоими этими определениями, — усмехнулся Юрий Иванович. — Когда мне исполнилось 60 лет, я почувствовал, что вступил в последнюю треть своей творческой жизни. Тридцать лет я мечтал быть дирижером и учился в консерватории, следующую треть я работал и снова учился быть уже хорошим дирижером, а последние полтора десятка лет я понимаю то, что делаю, люблю то, что я делаю, и знаю, где надо сказать, а где можно промолчать. И еще знаю, как нужно репетировать!

«Я делаю все сам!»

— И как же нужно репетировать?

— Сейчас расскажу. Некоторые дирижеры проигрывают симфонию от начала до конца за 40 минут, а потом говорят: «Давайте-ка еще раз пройдем ее целиком!» Проиграли еще раз эту симфонию, и дирижер заключает: «Ну, вот теперь уже гораздо лучше». И все — музыканты расходятся по своим делам. А я теперь подобные глупости не делаю и сам готовлю оркестровый материал. Беру партии первой и второй скрипок на первом пульте, партии альта, виолончели и контрабаса, беру карандаш, линейку, партитуру и ставлю в ней все штрихи: «вверх смычком», «вниз смычком», эту ноту «взять тише», а здесь «увеличить звук». А потом музыканты это все играют.

Но некоторые мои коллеги делают совершенно иначе: «Что тут у композитора написано? Ага, форте. Тогда напишите „пьяно“, а там, где „пьяно“, напишите „форте“». «А чем писать?» — прямо как в школе спрашивают музыканты. «Карандашом!» — кричит дирижер. «А у нас нет карандашей». А у кого есть, они плохо отточены, и музыкант делает вид, что записывает. Как-то раз я увидел, как музыканты занимались профанацией, и спросил: «Почему вы ничего не записали?» — «Ой, извините». «Благодаря» подобного рода репетициям идет разложение творческой дисциплины и жуткая потеря времени! Поэтому я работаю по-другому и иногда повторяю пословицу: «Хочешь сделать хорошо, тогда сделай сам». Я делаю все сам!

«Железный» человек, берущий «за яблочко»

— Тогда позвольте еще один вопрос «о дисциплине».

— Давайте-давайте! О дисциплине я люблю рассуждать, — улыбнулся Юрий Иванович и деланно нахмурил брови.

Для наших читателей напомним, что в конце 80-х годов после 15-летней карьеры за пультом оркестра Большого театра СССР Юрий Симонов возглавил Малый государственный симфонический оркестр, созданный специально для этого маэстро.

— Это сейчас, если что случится, ты на фиг никому не нужен, — Юрий Иванович начал свою «партию» издалека. — А тогда в государственной культуре были приличные люди. У них была совесть — главный дирижер Большого театра уходит со своего поста и ему надо было что-то предложить.

«Что бы вы хотели, Юрий Иванович?» — спросил меня министр культуры СССР и кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Петр Нилович Демичев. «Я бы хотел руководить небольшим оркестром — 50–60 человек в составе», — ответил я. «Почему так мало?» — «Мне достаточно — это Бетховенский состав. Во времена Бетховена такие оркестры играли все симфонии и концерты. В раздутых на полторы сотни человек оркестрах половина из музыкантов не работают. Те, кто сидит сзади, только делают вид, что играют, а на самом деле играют только те, кто сидит впереди». «Хорошо, сделаем, как вы говорите», — Демичев поднял телефонную трубку правительственного аппарата и позвонил Гейдару Алиеву.

Был объявлен конкурс, на который пришло 300 музыкантов, и я выбрал 60 из них. Мы начали работать, неплохо отыграли один год, но потом началась перестройка. Точней, «катастройка»…

Тогда-то и произошел знаменитый конфликт. Музыканты Симонова чуть ли не взбунтовались от «жесткой дисциплины, огромного количества репетиций и муштры», написав письмо с жалобами в Московский городской комитет КПСС.

— «Ура! Демократия! — подумали эти «бунтовщики». — Можно не работать, Симонов нам не командир. Отныне мы будем ему диктовать, что и в каком темпе играть. Теперь-то мы будем сладко есть и сладко пить», — дирижер продолжил свой монолог. — Под этот пресс я и попал. Хотя считаю себя «железным» человеком, несмотря на ласковость и улыбки, потому что в работе я беру музыкантов «за яблочко».

В итоге оркестр «раскололся пополам», а на носу были гастроли в Венгрии. Приезжаю на Киевский вокзал, а там меня уже поджидают представители оркестровой «оппозиции»: «Тиран, вампир, кровопивец! Если вы откажетесь возглавлять делегацию, мы поедем на гастроли, а если нет, то мы сейчас же уйдем». «Кто за мной?!» — крикнул я музыкантам. Половина оркестра шагнула вперед, а «оппозиционная» половина осталась на перроне. В тот момент я для себя решил, что сволочи сделать хорошее дело вряд ли смогут, а вот гадость — всегда пожалуйста.

Самое смешное, что «оппозиция» очень не хотела, чтобы в Венгрии состав оркестра дополнили местные музыканты. Из Москвы в Будапешт летели призывы: «Не будьте штрейкбрехерами, к вам приезжает тиран, не давайте ему собрать оркестр!» Но мы собрали оркестр, и концерты состоялись. Скажу откровенно, что я горжусь этим. Гастроли в Венгрии подтвердили мою правоту.

Немецкая база русской симфонической музыки

— Юрий Иванович, за работу с музыкой каких композиторов вы принимаетесь с особыми эмоциями?

— Мой первый композитор, конечно, Бетховен — великий и несчастный. Он сочинял музыку «в себе» и явился основой сначала немецкого, а затем и всего европейского симфонизма, который затем проник в Россию. Вся русская симфоническая музыка построена на немецкой и частично на итальянской и французской опере. Бах тоже велик, но он не писал симфонии. После Бетховена назову Шуберта, Шумана, Листа, Вагнера, Рихарда Штрауса, Брукнера и Берлиоза. На музыке этих композиторов я стою! На ней меня воспитали! При этом наш оркестр и БСО под управлением Владимира Федосеева играют много русской музыки — Чайковского, Глазунова, Римского-Корсакова, Прокофьева и Шостаковича.

Но база для всех симфонических оркестров, повторю, немецкая музыка. Это как в автомобилестроении, когда есть «платформа», на которой можно собирать разные модели автомобилей. Без немецкой музыкальной культуры не было бы симфоний Чайковского, Рахманинова и Бородина.

В то же время, когда Бородин приехал в Веймар в гости к Листу, то услышал комплимент в свой адрес: «Маэстро Бородин! Мне очень нравится вторая часть вашей Первой симфонии!» В комнате у Листа на пюпитре лежал клавир Первой симфонии Бородина. Александр Порфирьевич обомлел: уже тогда они все о нас знали, потому что были настоящими большими и культурными людьми.

А сейчас все иначе. Кругом идет какая-то борьба, информационная война, и искусство нередко является оружием этой борьбы, а отнюдь не наслаждением и инструментом обогащения духовности народа. Но наш коллектив — это мое орудие в борьбе за восстановление справедливости. Наш оркестр — не организация для зарабатывания денег, а общность людей, любящих свое дело и способных от музыки вызвать восторг в душах и сердцах людей!