Александр Поскребышев

Апогеем 59-го музыкального фестиваля «На родине Чайковского» стали два концерта симфонического оркестра Мариинского театра под управлением маэстро Валерия Гергиева в Воткинске и Ижевске. В программе выступлений питерского коллектива в Удмуртии прозвучала музыка Чайковского, Римского-Корсакова, Дебюсси и две симфонии Сергея Прокофьева — Первая классическая ре-мажор, написанная сто лет назад, и Пятая си-бемоль мажор, впервые исполненная в 1945 году незадолго до Дня Победы.

Два «моста» между Пальмирой и… Северной Пальмирой

Интересно, что Первую симфонию Прокофьева оркестр из Северной Пальмиры сыграл 5 мая в знаковом концерте в Сирии под открытым небом в античном амфитеатре на развалинах древней Пальмиры.

После этого концерта, который по идейному замыслу и резонансу в мире можно было сравнить со знаменитым исполнением Седьмой симфонии Шостаковича в августе 1942 года в блокадном Ленинграде («непокоренная Пальмира и непокоренный Ленинград»), музыканты Гергиева чартерным рейсом перелетели из Дамаска в Пермь, где продолжили выступления в рамках юбилейного XV Пасхального фестиваля.

А уже утром 7 мая специальный железнодорожный состав привез оркестр Мариинки в Удмуртию, где гости успели дать сразу два концерта — дневной в Воткинске и вечерний в Ижевске.

Большие числа и большой Поступок

— И где мы сейчас с вами? — спросил Валерий Абисалович, глянув на карту Пасхального фестиваля в поисках Родникового края перед коротким общением с прессой.

— 310 концертов только симфонической музыки за полтора десятка лет, не считая выступлений в нынешнем году, а еще 482 концерта хоровой музыки, 80 камерных концертов и 299 выступлений в колокольных программах в храмах, — уточнили валовые и немыслимые цифры количества концертов сопровождавшие маэстро менеджеры.

— Из 310 симфонических концертов всего 141 выступление в Москве?! Кто те несчастные, которые подсчитывали все это? — грозно переспросил подопечных о правильности чисел худрук и директор Мариинки, но дожидаться ответа не стал и дал понять, что готов к интервью.

— Нас заранее попросили не спрашивать вас о концерте в Пальмире, но мы не можем не поинтересоваться о нем по горячим следам.

Одной этой репортерской реплики-прелюдии хватило для того, чтобы Валерий Гергиев развернул длинный монолог.

— Я не хочу отвечать каламбурами на этот очень серьезный вопрос. Поездка в Пальмиру была не развлекательной, не увеселительной, и я очень благодарен музыкантам за Поступок, потребовавший от них высочайшей концентрации всех сил при колоссальной ответственности. У нас уже был тяжелый опыт выступления в Цхинвале, но Пальмира, безусловно, это особое место на земле, где ты чувствуешь тысячелетнюю историю человеческой цивилизации и видишь то, что обогатило всю мировую культуру. И нельзя было мириться с тем, что человечество могло потерять Пальмиру, когда варвары и нелюди посчитали себя вправе сослепу уничтожать то, что создавали наши просветленные, просвещенные и талантливые предки. Война в Сирии — это ужасная трагедия нашего времени, подчеркивающая катастрофическое неумение ведущих мировых политиков действовать сообща.

По признанию маэстро, концерт в Пальмире симфонический оркестр Мариинки дал совсем не для того, чтобы о дирижере и его музыкантах написали все ведущие мировые масс-медиа.

— В любом концерте, где бы мы ни находились, для нас самое главное выйти на сцену, сыграть всю программу до конца с ощущением того, что мы сделали это хорошо, — продолжал господин Гергиев. — Но в концерте в Пальмире творческие качества отступили на второй план. Там, в этом древнем амфитеатре, совершенно неважно было, какую симфонию мы сыграем — масштабную или маленькую, как и то, чьи сочинения мы сыграем — Баха или Бетховена, Прокофьева или Щедрина. Важно было другое — после страшного кровопролития на этих вечных камнях, где до сих пор не смыта кровь невинных людей, убитых бандитами, сыграл знаменитый российский оркестр. Причем сыграл в непростых условиях, и мы очень благодарны нашим военным, которые надежно защищали нас, и это ощущение надежности передалось всем, кто был в тот момент в амфитеатре — на сцене и на его ступенях…

Всепобеждающий художник Сергей Прокофьев

Напомним, что в программе недавнего концерта в Сирии прозвучали «Чакона» Баха с солирующей скрипкой Павла Милюкова (по Гергиеву, баховская «Чакона» является символом вечной красоты великой музыки), кадриль Родиона Щедрина с сольным выступлением виолончелиста Сергея Ролдугина и Первая симфония Сергея Прокофьева, сочинять которую 25-летний композитор начал в 1916 году.

— Эта симфония стала жестом приношения молодого Прокофьева творчеству классических мастеров — Баха, Моцарта, Гайдна и Бетховена. Музыкой этих композиторов восхищался молодой и дерзкий Сергей Сергеевич, — дал свою оценку первому симфоническому полотну Прокофьева Валерий Гергиев, которого называют «прокофьевистом» и который по счастливому совпадению родился в 1953 году вскоре после того, как композитор ушел из жизни.

Что касается Пятой симфонии, впервые исполненной зимой 1945 года в Москве, то сам Прокофьев и его современники называли это сочинение одним из лучших в прокофьевском творческом наследии.

— В Пятой симфонии Прокофьев встал во всю величину своего гения, — вспоминал позже Святослав Рихтер. — Вместе с тем в этой музыке — время и история, война, патриотизм и победа. Победа вообще и победа самого Прокофьева. Тут уж он победил окончательно. Он и раньше всегда побеждал, но тут, как художник, он победил навсегда…

«А куда мы денемся?!»

«Рикошетом» рассказав о своем отношении к музыке Чайковского («Наша профессиональная обязанность — бережно хранить репертуар Петра Ильича, завещанный всем музыкальным театрам мира. Особенно Мариинскому театру, на спектаклях которого учился великий композитор. Ваш и наш Чайковский — это одно великое целое»), Валерий Абисалович закончил, как всегда, скоротечный в Ижевске пресс-подход.

Оркестру и самому маэстро пора было выходить на сцену, и времени на расспросы у репортеров уже не оставалось.

— А вы к нам еще когда-нибудь приедете? — наивно, но зато неподдельно искренне спросила одна корреспондентка, вдохновленная монологом именитого гостя.

— Если будем живы, то, конечно, приедем. А куда мы денемся?! — усмехнулся  маэстро.

Однако этот вопрос, как, впрочем, и давний интерес публики «куда торопится, а самое главное, что торопится сказать миру» музыкант, живущий в известном классическом музыкальном темпе allegro con brio («быстро с огнем»), снова остался без ответа.